Спал Эрвин крепко и без сновидений. Последнее время чаще всего именно так и бывало. Это в прежние годы молодому воину доводилось ночами размышлять о вечном, о прекрасном, о великом. Теперь разум и тело давно уже выработали привычку использовать любую возможность, чтобы восстановить силы, а не тратить их на туманные видения.

Глаза Эрвин открыл, едва за окнами начали перекликаться петухи. Показалось, что ночь пролетела в мгновение ока. Остальные еще спали, и несколько мгновений Беркут позволил себе полежать. Лавка была узкой и твердой, но не в пример уютнее, чем лежбище в сугробе. Хотя бы тем, что здесь снег не норовил засыпаться за воротник. И дыхание на холоде не клубилось, словно дым из ноздрей сказочного дракона. Как бы там ни было, ночевки под крышей имели свои неоспоримые преимущества.

Кристофер на своей лавке сне со вздохом повернулся и наткнулся локтем на стену. Тут же встрепенулся и рванул из-под руки кинжал, но присмотревшись к доскам и к усмехнувшемся Эрвину, выдохнул.

— Тебе приснилось, что тебя заперли в подвале? — вполголоса спросил Беркут.

— Хуже, — в тон ему отозвался Ирд. — Почудилось, что это гроб, вроде как у народов на востоке.

— Об этом думать уж точно рано, — Эрвин наконец сел. — Да и если хоронить — то в пламени. Во всяком случае, это я тебе обещаю.

— Прекрасная тема для разговора с утра пораньше, — Ирд огляделся. Отыскал взглядом Илльеру и Рихь, продолжавших спать в своем углу. Заметил, что Эрвин смотрит туда же.

— Ты обеспокоен, — скорее, заявил, чем спросил Кристофер. — Что на этот раз, Беркут?

— Никакого «этого раза», — вполголоса отозвался Винтер. — Я не беспокоюсь без повода. Но сейчас дело не в Илльере, как ты думаешь, и даже не в Рихи. Дело во мне, Крис. А еще в короле.

— Так-так, давай подробнее, — Кристофер сел, опершись локтями в колени, и внимательно посмотрел в глаза старому товарищу.

— Адалард в смертельной опасности. И я боюсь, мы не успеем его предупредить, — вздохнул Эрвин. — У нас по дороге наметилось еще одно дело. Я все-таки должен заехать в старое поместье.

— Ты же там не был уже лет десять, не меньше, — тихо присвистнул Кристофер.

— Мать написала мне об этом в предсмертной записке, — ровным тоном отозвался Винтер. — Я не могу не выполнить ее последнюю волю.

Ирд ждал. По опыту он знал, что Эрвин, если считает возможным, договорит до конца и пояснит хоть что-то. Он не ошибся.

— Она пишет… писала, чтобы я заехал туда и забрал нечто важное. Что именно — не уточнила. Но без причины она бы не просила. Значит, я должен ехать. Но уехать один я не могу — за Рихь перед королем и страной в любом случае отвечать мне, а Илльера… Илльера по-прежнему для меня загадка и рисковать я не стану. Так что придется сделать крюк. Здесь недалеко и сильно мы едва ли задержимся. Но короля надо предупредить как можно скорее. Поэтому я прошу тебя ехать вперед. Отвезешь королю письмо. Тебя могут и пропустить — ты же не воровал принцессу из дворца и не глушил по голове капитана гвардии.

Беркут усмехнулся, но взгляд его оставался серьезным. Настороженным. Недоверчивым.

— Письмо успеешь написать, пока я Грандо поседлаю? — просто спросил Ирд, натягивая сапоги. — Не смотри на меня так, не собираюсь я с тобой спорить. И уговаривать не нужно. Ты же знаешь, твоим приказам и даже обычным советам я доверял всегда. Может, потому и дожил до своих лет.

Винтер хлопнул товарища по плечу и вытащил из седельной сумки чуть помятый листок бумаги и походную чернильницу с пером. Рассыпаться в придворных витиеватостях он не собирался. В письме получилось всего несколько строк. Но Беркут очень надеялся, что этих строк хватит, чтобы хотя бы убедить короля быть осторожнее. Свернув послание, Эрвин огляделся. На столе нашлась не догоревшая с вечера свеча. После пары щелчков огнива фитиль затеплился крохотным огоньком. Эрвин дождался, пока озерцо воска вокруг пламени растает, и наклонил свечу над сомкнутыми краями бумаги. Одна за другой медленно сползали тягучие капли. Когда натекло достаточно, Беркут поставил свечу и, подхватив письмо так, чтобы воск не растекся безвозвратно, шагнул к крепко спящей Рихи. Осторожно взял ее руку и приложил к воску один из перстней. Принцесса не шевельнулась, продолжая дышать так же ровно. Непоколебимое спокойствие и уверенность, что мир безопасен. Эрвин хмыкнул. Он бы на ее месте проснулся уже в тот момент, когда над ним наклонились.

Когда воск остыл, Винтер надписал на письме свое имя. Он не был уверен, что Адалард знает наперечет всех бойцов своей гвардии. Но он надеялся, что печать принцессы в сочетании с убедительностью письма и живыми словами Кристофера помогут внушить королю всю серьезность ситуации. Душой Эрвин рвался поехать сам. Но разумом понимал, что не может, не имеет права пропустить мимо ушей записку Марлин. И потому, когда Кристофер вернулся с улицы, впустив облако холодного воздуха, задувшего свечу, Винтер протянул ему письмо.

Ирд спрятал бумагу под камзол на груди.

— Мы отправимся в Иридин сразу из поместья, но на это все равно уйдет пара дней.

— Не беспокойся, — Кристофер затянул подбитый мехом плащ у горла. — К твоему приезду король будет предупрежден. Это я тебе обещаю.

— Спасибо, Крис, — они пожали друг другу руки, и Ирд ушел. Эрвин проводил его взглядом через окно — как старый боевой товарищ выводит коня со двора, как садится верхом и уезжает в серый утренний сумрак.

К тому моменту, когда солнце приблизилось к полудню, дела в городке были закончены. Гостеприимная хозяйка получила несколько монет в благодарность, запасы провизии были пополнены. Илльера, узнав, что Ирд уехал, встревожилась не на шутку. Но Эрвин не был склонен обсуждать правильность своих решений, как и посвящать ее в детали его отъезда. Он понимал, что именно из ее слов выросла необходимость предупредить короля. Что без ее обрывочного рассказа он бы не отправил Кристофера в Иридин одного. Но та часть его природы, которая всегда предупреждала об опасности и требовала бдительности, твердила, что ей все равно лучше знать как можно меньше.

В итоге Беркут, игнорируя расспросы, просто предупредил, что путь снова предстоит неблизкий и нет никакой уверенности в том, что они достигнут жилья к вечеру. Рихь не пыталась спорить — она уже привыкла, что это бесполезно. Но взгляд ее красноречивее слов обещал Эрвину все казни мира, явись принцессе сейчас такая возможность. К сожалению для Рихи — и к счастью для Беркута — такой возможности у нее не было. Поредевший отряд тронулся в путь, прежде чем тени снова начали тянуться вслед за путешественниками. Вскоре Эрвин свернул на почти не езженную дорогу, которая отгибалась от основного тракта и уходила в редколесье.

Ехали до самого позднего вечера с одной-единственной остановкой. Рихь с каким-то отстраненным интересом даже поняла, что уже не так смертельно устала. То ли привыкла, то ли смирилась с тем, что лучше никогда не будет. Однако она с искреннем облегчением увидела в быстро сгущающихся сумерках пару огоньков впереди.

— Мы почти добрались, — проговорил Эрвин. — Сон в настоящей кровати я вам гарантирую.

— Надеюсь, она того стоит, — проворчала Рихь, но больше для себя. Ей-ли не знать, что Беркут сделает по-своему.

Однако кровать в самом деле обещала быть настоящей. Подъехав ближе, принцесса смогла различить очертания каменной стены выше человеческого роста, кованые ворота, освещенный квадрат окна сторожки. Дальше, между силуэтами нескольких массивных деревьев виднелась громада какого-то строения, на которой двумя глазами проснувшегося дракона светились окна. Эрвин обменялся парой слов с закутанным в меховой плащ сторожем, который вышел к воротам, стоило Беркуту гулко ударить сапогом по металлической створке. И вот они уже въехали внутрь, а тяжелый засов снова опустился в скобы.

— Что это за место? — вполголоса поинтересовалась Илльера.

— Безопасный ночлег, — произнес Эрвин.

— Не думаю, что мы сделали такой крюк только ради безопасного ночлега, — задумчиво протянула воительница. — Если память не подводит, Иридин лежит заметно восточнее.

— Мы отправимся туда без промедлений, — ровным тоном отозвался Винтер, останавливая Сапфира у подножья широкой неосвещенной лестницы. — Как только закончим здесь.

— Что мы должны закончить? Что это за «здесь»? — вмешалась принцесса, с тяжелым вздохом расслабляя спину и позволяя себе сгорбиться в седле.

— Здесь я вырос, — после мгновенного колебания сказал Эрвин и соскочил с седла. Оставив Сапфира стоять без привязи, он быстро поднялся к двустворчатым дверям и, с первого раза нащупав молоточек, постучал.

Когда на лестницу упал узкий, но постепенно расширяющийся луч света изнутри дома, Рихь разглядела, что ступени кое-где выщерблены, но от снега подметены аккуратно. Она подняла голову, рассматривая темный фасад. Угадать гербы и декор не представлялось возможным. На короткий миг Рихь внезапно задумалась, каким же мог быть родовой герб Винтера? Придворными дамами женщины недостаточно благородных кровей не становились, но герб обычно наследовали от отца. А про отца Эрвина Рихь не знала ровным счетом ничего. Никто никогда не упоминал его. Ни Эрвин, ни Крис. Знал ли самый близкий друг о семье Беркута хоть что-то? Рихь стало не по себе. Она даже сама не знала, почему. Дом не казался особенно большим или угрожающим — в нем было всего два этажа, посреди покатых крыш на фоне сине-серого ночного неба виднелась центральная башня. Но глядя на его темные окна, Рихь внезапно подумала, что таким же темным и таинственным остается для нее и сам Беркут. Несмотря на свою суровость и прямолинейность, он оставался загадкой. И принцесса, свыкшаяся за время странствий со своей неприязнью к властному гвардейцу, задумалась о том, что же может таиться под этой внешней непримиримостью.

Свет появился еще в нескольких окнах. Кто-то прошел по анфиладе комнат, зажигая лампы. Первый этаж словно оживал — и Рихь вернулась из своих мыслей, с удивлением наблюдая, как Эрвин обнимает вышедшего из дома человека и широким взмахом руки приглашает всех внутрь.

Убранство комнат не впечатляло роскошью, мебель скрывалась под чехлами, ковры — скатаны в рулоны вдоль стен. Но воздух не пах затхлостью и пылью. За домом ухаживали, его берегли и содержали в порядке. Трое слуг — пара стариков, да молодой парень-лакей — кланялись низко и улыбались радостно.

— Давно вы не появлялись тут, сэр, — проговорила женщина. — И миледи уж несколько лет не видели. Но присматриваем, как она и велела…

Рихь видела, как тонкие губы Эрвина сжались и побелели.

— Приказы миледи остаются в силе, — произнес он ровным голосом. — Трина, нам надо переночевать. Пусть Гастель позаботится о лошадях.

Женщина поклонилась. Рихь и Илльера в молчании выслушали этот разговор. Эрвин напряженно улыбнулся.

— Это поместье моей матери. Располагайтесь. Трина покажет, где вам лечь.

Не дожидаясь ни слова в ответ, Беркут бросил плащ на ближайшую кушетку, поднял лампу со стола и ушел вглубь дома. А Трина провела гостей в комнату, где усадила в кресла и подбросила поленьев в камин, так что скоро блаженное тепло окутало принцессу. И она из-под полуприкрытых век наблюдала, как Трина приносит тарелки, приборы, ставит на небольшой столик котелок с чем-то горячим и душистым. Принцессе было хорошо.

Престарелая экономка — или кухарка, — рассматривала путешественниц с любопытством, но расспрашивать не решалась. Илльера с благодарностью приняла угощение. Ей самой хотелось задать десяток вопросов — Трина, судя по всему, знала Эрвина с юных лет. Она могла бы хоть что-то сказать о его отце, о том, как жил Беркут прежде, чем отправился в приграничье. Она могла бы знать, почему четыре года назад при дворе не было Марлин Винтер, хотя придворные дамы редко покидают столицу надолго. Но Илльера понимала, что старая женщина не скажет ничего, что не одобрил бы ее молодой господин. А Эрвину едва ли пришлось бы по душе ее собственное желание получить ответы. В этом они были квиты. Так что воительница похвалила жаркое, поблагодарила за заботу и стала ждать, пока насытится Рихь — ела принцесса не в пример медленнее. Ей явно не приходилось глотать завтрак или ужин в казарме под бдительным надзирающим оком командира, готового отдать новый приказ. И уж точно она никогда не обедала на марше, когда не знаешь, удастся ли поесть спокойно — или придется внезапно менять ложку на меч.

Пройдя по галерее, где с одной стороны скрывались в глухих темных шторах высокие окна, а с другой поблескивали ручками несколько закрытых дверей, Трина поднялась по укрытой ковром лестнице и зажгла лампу на стене. Двери отворились без скрипа. За ними оказались две небольшие аккуратно обставленные спальни. Когда-то здесь наверняка ночевали гости хозяев поместья. Или только хозяйки? Илльеру снедало острое желание сейчас, когда она очутилась так близко к прошлому Эрвина, узнать… Но любой неосторожный вопрос обратит в прах то шаткое равновесие, те крупицы доверия, которыми проникся к ней Эрвин, увозя от смерти. Она не хотела рисковать. Не могла допустить, чтоб его глаза снова заледенели и смотрели на нее с подозрением и угрозой.

Винтер шел медленно, всматриваясь в каждую деталь интерьера, выхваченную кругом света от лампы. Вспоминая этот дом полным жизни, с десятком слуг, парой гончих собак, дремлющих у камина в парадной зале. В распахнутые окна тек аромат цветущего сада, а солнце играло на золоченых рамах картин и искрилось в хрустале ваз. А порой к Марлин приезжали гости. И можно было слушать рассказы о столице, о королевской службе, о военных состязаниях — и о балах с танцами и маскарадами, но об этом слушать быстро становилось неинтересно.

Тяжелый вздох. Все в прошлом. Легкая беззаботность детских лет, пони, романы о рыцарях и колдунах, кинжал на поясе, когда для настоящего меча не хватало роста и силы рук. Марлин говорила, что оружие должно быть при себе всегда, потому что никто не предугадает, когда оно понадобится. Он запомнил. Выучил урок. А женщина, наставлявшая его в этих стенах, рассыпалась прахом на погребальном костре.

Усилием воли прогнав непрошеные мысли прочь, Эрвин открыл дверь в кабинет Марлин. Здесь она читала, писала письма, просматривала отчеты от работников. А камин был украшен изображением дракона, чудовищно прекрасного в смертоносном великолепии серебряной чешуи, распахнутых крыльев и рубиновых глаз. Эрвин поставил лампу на каминную полку и провел кончиками пальцев по увенчанному гребнем драконьему хребту. Надавил на инкрустацию — и над камином на стене обозначилась прямая линия. Замок сработал.

Беркут поддел дверцу тайника лезвием и увидел небольшую нишу, в которой стояла металлическая шкатулка, простая, без малейших украшений.

Несколько мгновений Эрвин рассматривал ее, словно не решаясь взять в руки. Его сердцем владела уверенность, что шкатулка таит в себе опасность. Иначе Марлин не стала бы так тщательно ее прятать. Но уйти, не исполнив последней просьбы матери, Беркут не мог.

Он так же кинжалом подцепил крышку, которая с трудом и скрипом наконец откинулась. Внутри на черном сукне лежали несколько свернутых листов бумаги. Верхний сплошь покрывал изящный материнский почерк. Вчитываться Эрвин не спешил. Он все еще прислушивался к себе, силясь… решиться. Бумаги пугали и притягивали. Они были здесь укрыты неспроста. Но Марлин хотела, чтобы он их нашел и прочел.

Вложив кинжал в ножны, Винтер наконец поставил шкатулку на стол и один за другим стал вынимать исписанные листы.