Невыносимо.

Находиться дома оказалось много хуже, чем я себе представлял. Чувство, которое преобладало, я мог описать только одним словом: невыносимо.

Три дня сплошного ада. Думать о Белле, бороться с собой было проще, когда я находился в одиночестве. Невозможно быть дома и ежесекундно слышать сочувствие, беспокойство, страх и боль родных, с которыми, увы, ничего не можешь поделать. Не можешь обещать, что все будет в порядке, что ты будешь в порядке. Не можешь выдержать семейных разговоров по душам, прежде, в совсем недалеком прошлом, приносящих радость. Не можешь ответить приемной матери на ее искреннюю любовь ничем, кроме дежурной улыбки, от которой сводит скулы. Не можешь говорить с отцом, подарившем тебе жизнь, потому что его мысленное беспокойство прорывается сквозь выстроенные защитные барьеры. Не можешь выносить вида Джаспера, испытывающего мою боль, как свою, уставшего от бесконечных попыток ее ослабить. Не можешь слышать внутренние монологи Элис, продолжающей настаивать, что упрямство – не лучший выход из положения, и что это ничего не изменит в итоге. Не можешь реагировать на прежде уверенные, а теперь слабые и кажущиеся неуместными попытки Эммета разрядить мрачную обстановку.

Как ни странно, легче всего было слышать мысли Розали. Во-первых потому, что она не подтачивала мою уверенность бесконечными нравоучениями о том, что я неправ. Она была всецело за то, чтобы Белла оставалась человеком. А во-вторых, Розали не пыталась утешить и не думала постоянно обо мне – как всегда, она была занята самолюбованием, и ее редкие всплески негодования не трогали мое сердце. Она беспокоилась об Эсми, возмущалась, что я бросил семью, но хотя бы не утешала, бессмысленно тратя на это мои и свои эмоции. Она недооценивала силу моих чувств к Белле, но именно поэтому ее мысленные монологи не причиняли боль.

- Бесчувственный эгоист, - обвинительные речи Розали донимали меня только первое время, пока она не высказала все и не успокоилась, с чувством выполненного долга занявшись своими делами – а именно, заботой о себе. – О чем ты только думал, сбежав как трус в неизвестном направлении?! Да знаешь ли ты, что сделал с Эсми и каково ей пришлось, оплакивая тебя в течение этих месяцев?! Неужели это так необходимо - рушить семью и заставлять других страдать?! И все из-за ничего не значащей, серой, глупой человеческой девчонки, которая даже не является частью нашего мира? И долго ты еще собираешься прикидываться несчастной жертвой, попутно заставляя страдать всех остальных? Пора бы уже повзрослеть и подумать о других. Сделай над собой усилие. – Это было все, что она сказала.

Отгородиться от Розали было проще простого – с момента первой встречи я игнорировал ее так же, как и она меня.

Гораздо труднее пришлось с остальными.

- Ты вернулся, чтобы прятаться? – всякий раз моя попытка уединиться и урвать чуточку тишины прерывалась появлением Элис в дверях. – Не порть Эсми праздник, она так ждала тебя. Твоя депрессия ранит ее, и ты это знаешь. Она никогда не упрекнет тебя за это, но раз уж ты к нам присоединился, спустись вниз и хотя бы поддержи видимость разговора.

С трудом прогоняя из головы образ Беллы, я поднимался, чтобы спуститься и приобщиться к празднику, который казался мне насмешкой над моим удручающим состоянием. Как будто в кромешной тьме, окружающей меня, резко включенный фонарь насильно разгонял мрак. Призванный внести во тьму немного света, он не выполнял своего предназначения. Вместо этого, будто луч был направлен прямо в отвыкшие от света глаза, причинял еще больше боли. Внешний источник раздражения – вот чем был этот свет. Я не хотел его. Я мечтал вернуться во мрак, скорчиться на полу и отдаться воспоминаниям. Ведь отныне воспоминания - это все, что мне осталось. Ничто, кроме чистого образа Беллы, больше не станет важным для меня, до самого конца моего существования.

Вместо этого я вынужден был улыбаться, чтобы притупить беспокойство Эсми, поддерживать беседы о ничего не значащих для меня вещах, чтобы создать видимость своего присутствия, терпеть мысленные атаки скептически настроенных членов семьи, считающих мое самопожертвование бессмысленным.

Больно смотреть на то, как ты изводишь себя, - Карлайл долго откладывал этот разговор, считая его неправильным и бесполезным, но не выдержал на вторые сутки. – Но я вижу, что ты все еще не изменил своего решения.

Закрыв глаза, я попытался придумать вразумительный ответ, хотя отец вовсе не требовал от меня этого. Он был бы рад оставить меня в покое и не собирался просить меня передумать, как другие, но даже самое лучшее самообладание в мире не может препятствовать потоку мысленного беспокойства.

- Я смогу, - тихо ответил я. Мы были в нескольких метрах друг от друга, разделенные стеной: я – в своей комнате, Карлайл в библиотеке, но он меня, разумеется, услышал.

Он вздохнул:
Я не сомневаюсь в твоей способности, - печально подтвердил он, и в его голове непроизвольно проплыли образы семьи, которой мы могли бы стать, если бы все не оказалось так сложно. Я, счастливо улыбающийся, с обожанием смотрю на девушку, разделившую со мной вечность. В нарисованным мечтой Карлайла будущем не было места боли, страданиям и смерти. Но затем картинка сменилась, и перед глазами отца появились нынешние образы семьи: лица, искаженные горем из-за невосполнимой потери. Мать, веками не оправившаяся из-за смерти любимого, хоть и не родного сына. – Прости, не могу не думать, а стоит ли оно того.

- Стоит, - задыхаясь от вины перед Эсми и перед всей семьей, прошептал я. Незапятнанный образ Беллы, чья душа важнее всего остального, встал передо мной, укрепляя пошатнувшуюся всего на мгновение уверенность.

Знаю. Ее душа тоже важна, - коротко ответил Карлайл, утыкаясь в книгу, чтобы прочитанные строчки увели его мысли от болезненного разговора и подарили мне минуты покоя, которого я был начисто лишен в этом доме.

- Ты совсем потерялся, брат. – Эммет, вытащивший меня на охоту, «как в прежние времена», столкнулся с непреодолимой проблемой: я был не в состоянии оценить его шутки и привычный энтузиазм. Он знал, что в моем состоянии мне будет не до веселья, и все же попытался получить из меня хоть какую-то реакцию, сначала бросая снежки, разбивающиеся о мое лицо, как о мертвый камень, а затем столкнув с валуна, на котором я устроился в ожидании, когда он закончит охоту. Он быстро сдался, неловко извиняясь за то, что я упал. Чуть ли не впервые Эммет думал, что застал меня врасплох, не читающим мысли, хотя в действительности мне было попросту все равно, сидеть или упасть. Я не был расположен к каким бы то ни было играм, он должен был это понять.

- Все настолько плохо, да? – спросил он серьезно, когда я снова сел, даже не потрудившись стряхнуть с себя снег.

С Эмметом сейчас мне было проще откровенничать, чем с другими. Отчасти потому, что он, в силу своего характера, не склонен был драматизировать ситуацию. С ним было легче притворяться, его проще обмануть. Эммет воспринимал мир таким, каким видел, без дополнительных слоев. Если я сказал бы ему, что со мной все будет в порядке, он бы поверил.

И именно поэтому с ним было проще начать разговор по душам. Он не станет преувеличивать степень опасности, как Эсми, не станет злиться, как Розали, или настойчиво уговаривать, как Элис. Эммет – такой же открытый и чистый, как горный ручей, без двойного дна, скажет все как есть или промолчит, не особо углубляясь в детали.

- Хуже. Намного хуже, чем я думал, - ответил я на его вопрос, вспоминая, как еще совсем недавно лежал без движения, закостенев настолько, что не сразу смог подняться. По сравнению с тем, каким я выглядел в Гонконге, сейчас я был не так уж и плох. Но все это вернется… я знал. Когда закончится охота на Викторию, мне не останется ничего, кроме воспоминаний. Это будут годы одиночества, многолетняя пытка до тех пор, когда Белла состарится и покинет этот мир, и я смогу наконец позволить себе прервать свою бессмысленную жизнь, сотканную из боли оставшихся мне воспоминаний.

Конечно, Эммет не мог мыслить так, как я. Он думал о Белле, о видениях Элис. Он знал об уверенности Элис в том, что я вернусь. Эммет всегда жил одним днем, так что он просто ждал, когда это произойдет, когда видение Элис свершится. Считал состояние, в котором проживает сейчас семья, промежуточным перед тем, когда все снова станет нормально. И, разумеется, думал, что в моем сопротивлении нет никакого смысла.

Но он хотел знать, насколько близко я подошел к капитуляции.

На самом деле каждый в семье хотел узнать точную дату окончания моей затянувшейся депрессии.

Я не мог ему ответить. Я сам не знал. Но мне не хотелось бы думать, что я могу когда-либо сдаться. Тогда мой благородный поступок терял смысл. Я надеялся совсем на другое. Я хотел верить, что Элис ошибается.

И чем быстрее я вернусь к своему плану охоты, тем скорее избавлюсь от искушений, которыми был наполнен этот дом до краев. Сопротивляться желанию вернуться к Белле легче, когда все вокруг тебя не ждут ежесекундно мгновения, когда твоя уверенность пошатнется. Не думают о твоем возвращении как об уже свершившемся факте, которого нужно только подождать.

Было невыносимо видеть в голове Эммета образ Беллы с белоснежной кожей и алыми глазами. Он нетерпеливо ждал момента, когда сможет увидеть в семье еще одну сестру. Было тяжело слышать мечты Эммета о том, что глаза Эсми тогда засияют счастьем, глаза Карлайла исчерпают мрачную пустоту, а мои наконец-то перестанут быть безнадежно мертвыми и пустыми. А самое ужасное в том будущем, которое Эммет мысленно рисовал, было то, что и Беллу он видел исключительно счастливой. Этого я уже не мог перенести. Это не могло быть правдой. Эммет ошибался. Вместе с Элис они жили в заблуждении, что Белле может быть со мной хорошо. И я отчаянно сопротивлялся допускать к себе подобные предположения даже в теории.

- Я поступил правильно и намерен придерживаться своего решения, - прервал я поток его фантазии, пока Эммет не зашел в мечтах слишком далеко. – Все не может быть так легко, как ты представляешь. Все намного сложнее, Эммет.
- Сложнее? – Он фыркнул. Для него выбор изначально, с первого дня был прост. Эммет вообще относился к превращению в вампира легче, чем любой из нас, поэтому никогда не мог понять моих моральных переживаний.
- Для меня это важно, Эммет, - вздохнул я, желая выдрать из головы прекрасный образ юной вампирши, влюбленно взирающей на меня из счастливого будущего. Которого никогда не будет.
- Важнее собственной жизни? – Он поднял бровь. Мы оба смотрели вдаль, на ровный снежный покров, на виднеющиеся вдали ущелья Итаки.
- Да, важнее.

Эммет смог понять. Пусть он не разделял мою точку зрения, он смог оценить мое стремление как проявление благородства. Только это, на его взгляд, не имело никакого значения, если Элис в конце видит только один вариант…

- Представь на месте Беллы Розали, - прошептал я, пытаясь втолковать ему. - Ты смог бы лишить ее жизни? Зная сейчас, как она относится к своему обращению? – Всем нам было известно мнение Розали на этот счет. Она заплатила бы любую цену за то, чтобы снова стать человеком.

Эммет представил. Отчасти он согласился. Но затем понимание уступило место скепсису. Он хмыкнул:
- Белла совсем не такая, как Розали.

На это у меня был заготовлен ответ:
- Откуда тебе знать, что скажет Белла спустя десять или двадцать лет… Я не могу… не хочу, не имею права лишать ее шанса…

На этот раз Эммет полностью со мной согласился. На это ему было нечего возразить. Элис не видела в своем светлом будущем ответа.

Как я и думал, тяжелее всего оказалось обмануть Эсми. Может оттого, что в ней была сильней всего развита материнская сторона, а может, потому что она слишком хорошо меня понимала… или это оттого, что она уже потеряла одного ребенка и точно знала, что ее ждет… но Эсми переживала за мою жизнь сильнее, чем другие. Она бы простила мне какой угодно, даже самый ужасный проступок, лишь бы я не уходил. Но она не могла смириться с моим решением пожертвовать своей жизнью, каким бы благородством это не оправдывалось. Для Эсми самым главным было сохранение семьи целостной. Потеря любого члена сказывалась на ней катастрофично. Мое отсутствие и моя меланхолия причиняли ей огромную боль.

Может, если бы Эсми была похожа на Розали и высказала мне то, что думает, нам обоим стало бы легче. Ужаснее всего, что Эсми была противоположностью Розали – она не кричала и не обвиняла, не требовала и не указывала… она просто молча страдала. Ее тихая покорность и искренняя материнская забота ранили меня сильнее, чем истерики или крик.

- Если ты этого хочешь, я попрошу Таню и Кейт уехать, - сказала она, посчитав, что именно сестры Денали беспокоят меня и мешают поучаствовать в празднике. – Таня пытается не быть навязчивой, но если она переходит границы…
- Нет, мама, это не то, - прервал я ее.
- Кто-то другой обижает тебя? Кто это, Розали? – Воинственный тон Эсми не предвещал ничего хорошего для Роуз в случае моего положительного ответа.

Я тяжело вздохнул. Нелегко объяснить Эсми, что причина переживаний находится внутри меня, а не снаружи. Да, Таня была немного навязчивой. Да, Розали порой раздражала. Но это все не имело ровно никакого значения, когда мозг и пустая грудная клетка, из которой выдрано сердце, горит огнем. Совершенно не важно, насколько сильно окружающие стараются, это ничего не изменит.

Мне надо уйти из этого дома как можно скорее, пока я по-настоящему не сошел с ума от попыток скрыть то, что сидело внутри меня и съедало… пока моя семья не успела заметить, насколько в действительности плохим было мое состояние.

Пока что они только предполагают степень трагедии. Если им станет известна правда, боюсь, некоторые из них попытаются удержать меня дома силой.

Я взглянул на Эсми, делая над собой усилие, чтобы хотя бы попытаться приподнять уголки рта в слабом подобии улыбки.
- Розали меня не донимает. Даже мысленно.

В самом деле, с Розали было меньше всего хлопот.

Эсми, вздохнув, погладила меня по руке.
- Что я могу сделать для тебя?

Мы находились в комнате, приготовленной специально для меня – здесь были мои вещи, перевезенные из Форкса: диски, пластинки, музыкальная стереосистема, одежда, даже ненужные подушки и плед, покрывающий небольшую софу. Привычные милые безделушки, путешествующие из дома в дом. Ничто было не тронуто с тех пор, как я здесь поселился. Я обещал Элис навестить семью на Рождество, но я не мог больше интересоваться теми же вещами, что раньше. Ничто из моего прошлого, находящееся в этой комнате, уже не привлекало меня. Я использовал помещение только для уединения.

Конечно, Эсми не выдержала и поднялась, чтобы узнать, что еще она может сделать, чтобы я почувствовал себя «как дома».

Как будто это возможно.

- Дай мне минутку, и я спущусь, - попросил я, надеясь, что этой простой просьбы будет достаточно, чтобы оставить меня в покое.
- Ты говорил это два часа назад, - грустно улыбнулась Эсми, давая понять, что уже не спишет мое отсутствие на задумчивость или забывчивость.

Закрыв глаза, чтобы скрыть бушующее в груди пламя, я напрягся, намереваясь встать. Еще несколько часов мучений в попытке изобразить интерес, слушая разговоры о том, что меня нисколько не волновало… Просто потерпеть, а затем я смогу покинуть этот дом, когда Элис увидит что-нибудь важное. Я устал ждать новостей… но Виктория не подавала никаких знаков, и я был вынужден оставаться в семье.

- Нет, подожди, - остановила меня Эсми, усадив обратно. Я удивленно взглянул на нее.

Она смутилась, подбирая правильные слова. Конечно, она не могла скрыть от меня мыслей.

Пожалуйста, Эдвард! Поговори со мной. Просто поговори. Я прошу не так много.

Ее беспокойство было не таким сдержанным, как у Карлайла. Оно лилось из нее непрерывным потоком боли, заставляя меня буквально купаться в собственной вине. Мне было искренне жаль, что я ничем не могу утешить женщину, которая меня любит, как сына. Я мог с легкостью обманывать Эммета, мог объяснить все Карлайлу так, чтобы он понял… но я не мог лгать Эсми. И сильнее всего расстраивало, что именно ее стоило обмануть – для того, чтобы подарить несколько десятилетий надежды прежде, чем она угаснет… прежде, чем я окончательно уйду.

Эсми не из тех, кто безропотно примет мою смерть. Эсми не сможет спокойно ждать ее. Придется лгать, чтобы оградить мать от боли, а себя от бессмысленных оправданий.

- Дай мне время, - прошептал я, снова надеясь на то, что этого будет достаточно. – Все будет хорошо, обещаю.
- Я знаю, - сказала Эсми печально. – Элис постоянно говорит об этом, поддерживает нас. Но, Эдвард… - Эсми вздохнула, сжимая мое плечо, ее кроткие, полные заботы глаза разрывали мне сердце. – Какой смысл мучить себя? Давай вернемся в Форкс сейчас, раз это неизбежно…

Я стиснул зубы, чтобы не взвыть от мучительной боли. Закрыл глаза, чтобы не видеть надежды на лице у матери.

К сожалению, не было места, где я мог бы спрятаться от ее мысленного потока, в котором образы Беллы буквально штурмовали мое сознание, с треском разрушая защитную крепость, которую я воздвиг.

Прекрасные образы Беллы, которую Эсми любила всем сердцем, как еще одну свою дочь…
…Беллы, испытывающей искреннюю ответную привязанность к Эсми.
…Беллы, полюбившей семью Калленов так, словно они не были для нее монстрами, вампирами… Словно они тоже стали для нее семьей…
…Беллы, доверчиво любящей меня… всю долгую вечность, все мое бесконечное существование.
…Беллы, расставшейся со своей человечностью ради того, чтобы стать моей навсегда, так легко, как невозможно было себе представить.

Хуже всего было слышать уверенность Эсми в том, что все это точно свершится, что это неминуемо произойдет.

Я закрыл лицо руками и наклонился вперед, пытаясь выдрать из головы мысли Эсми вместе с собственной кожей. Я был на грани. Очень близко от того, чтобы Эсми увидела, как я чувствую себя на самом деле. Я хрипло, с надрывом задышал, как будто на моей шее затянули металлическую удавку с колючими шипами.

Меня спасла Элис. Несмотря на то, что она сильно злилась на меня из-за моего упрямства, Элис всегда была готова поддержать. Даже если считала мое решение неправильным.

Скрипнула дверь, и бодрый голосок Элис назвал Эсми по имени – по счастливой случайности именно в тот опасный момент, когда я почти сорвался в бездну поджидающей моего промаха боли. Или не по случайности. Элис наверняка увидела, что произойдет нечто ужасное, и вовремя пришла на помощь.

- Эсми, Карлайлу срочно нужен твой совет.

Когда Эсми повернулась ко мне, я уже откинулся назад и придал лицу почти безмятежное выражение. Я задержал дыхание, борясь с собой.

- Потом поговорим, ладно? – извинилась Эсми, вставая.
- Ладно, - согласился я, втайне надеясь, что этого никогда не произойдет.

- Спасибо, - прошептал я Элис, зная, что она услышит.
- Всегда пожалуйста, - вздохнула она. - Эсми не нужно было это видеть. Ей и так нелегко.

Я полностью с ней согласился.

Вот она – причина, по которой мне нельзя было приходить в этот дом. Я причинял боль родным, наносил раны, которые не заживут очень долго. Для всех нас было лучше, чтобы я находился отсюда далеко.

В те редкие моменты, когда я все же спускался в холл, чтобы поддержать семейные беседы, то старался остаться незаметным, занимая место таким образом, чтобы никто не мог подсесть ко мне близко. Кресло или стул – что угодно, кроме дивана.

Если бы не мысли, можно было бы подумать, глядя со стороны, что в доме у вампиров царит привычная семейно-рождественская обстановка. Правда, вместо пирога и жареной утки на столе стояли только зажженные свечи, а вместо сна велись длинные дискуссии ни о чем. И на все это равнодушно взирали безликие гирлянды, их яркие огни раздражали мои усталые глаза.

Но если бы кто-то, как я, заглянул в мысли, то не нашел бы в них веселья, умиротворения или покоя. Мысленный взор любого, кто находился здесь, был прикован ко мне – кто-то наблюдал и анализировал, кто-то беспокоился и гадал, кто-то негодовал и сердился, но равнодушными мое тревожное состояние не оставило никого.

- Я подготовила эскизы ваших комнат, - Эсми протягивала Кейт свой альбом. – Посмотри, может, подскажешь, что еще добавить. Для реставрации фасада…

Я переставал слушать, разглядывая узоры на незамысловатых обоях. Микроскопические дефекты бумаги не отвлекали от боли, - напротив, будто желая сильнее истязать меня, черточки и вмятины складывались в лицо, обрамленное длинными густыми волосами. Белла… Куда бы я не посмотрел, - на оштукатуренный белый потолок, на примятый ворс ковролина, на неторопливые языки пламени в камине, - я везде видел только ЕЁ.

- Элеазар и Кармен празднуют дома?
- Немного уединения не повредит. – Смех.

Я постарался абстрагироваться от смеха – этот звук проявления счастья неизменно меня раздражал. Как будто я завидовал тому счастью, которого не могло больше быть у меня, от которого я сам отказался.

- Эдвард?..
- Эдвард?..
- Эдвард!

Только когда мое имя произнесли трижды, и достаточно громко, я осознал, что обращаются ко мне.

Я нашел отголосок вопроса в голове у Кейт, сидевшей рядом с сестрой и все еще державшей в руках блокнот Эсми: Эдвард, если тебе хочется уединения, вовсе необязательно жить как бродяга. Ты можешь пожить в нашем доме, если захочешь. Мы собираемся отправиться в небольшое путешествие вчетвером, останутся только Ирина и Лоран, но они в доме почти не бывают.

- Ирина?.. – Позабыв, что от меня требуется какой-то ответ, я выхватил из вороха мыслей только заинтересовавший меня момент. – Как она?

На самом деле, меня интересовал Лоран. Я же хотел разузнать о нем, – еще до того, как передумал, я собирался отправиться в Денали, чтобы узнать от Лорана о Виктории, а заодно убедиться, что от этого вампира не исходит никакой угрозы. Он некоторое время путешествовал вместе с Джеймсом, мое беспокойство было небеспочвенным.

Все мои родственники переглянулись, и я понял, что напрасно упустил их вопрос. Но сейчас я слышал только беспокойство: мое лицо в их мыслях выглядело слишком безжизненным, слишком напряженным.

Я постарался расслабить свои черты, в то время как Таня отвечала немного неуверенным голосом:
- С ней все в порядке.
- Лоран не приносит проблем? – Мне нужно было выяснить этот момент сейчас, когда представилась такая возможность.
- Нет.
- Нет, - ответили одновременно Таня и Кейт, но мысли их немного различались. Я прочитал, что Кейт радуется за сестру, но пока немного не доверяет Лорану. Мысли Тани были более откровенны: она беспокоилась, что животная диета дается Лорану нелегко.
- Трудности перевоспитания, - усмехнулся я, немного напрягаясь от этой вести. Если Лоран все еще срывается на людей, он может представлять для Беллы опасность. Если, конечно, решит наведаться в Форкс. А это маловероятно, решил я, потому что в Форксе ему совершенно нечего делать. Каллены уехали оттуда, так что ему там некого искать.
- Ты же знаешь, поначалу у всех нас бывали срывы, - тем временем оправдывала его Кейт, и я тут же потерял к этому вопросу интерес. – Он только-только начал приспосабливаться, и мы проявляем к нему снисхождение.
- Он в надежных руках, - засмеялась Таня, и в ее голове я увидел, как Ирина заинтересованно смотрит на своего нового друга, как морально поддерживает его.

Разговор перешел к незначительным деталям, а затем и вовсе перескочил на проблемы новорожденного периода, который все мы когда-то проходили. Невыносимо было видеть, как Эммет представляет себе, какой новорожденной была Розали, потому что затем этот образ сменился на образ Беллы… он все не мог избавиться от наваждения, что Белла скоро станет вампиром… его сестрой.

Я тихо поднялся и незаметной тенью исчез. Спрятался в своей комнате, где мог, не следя за выражением лица, отдаться болезненному состоянию.

Элис, спаси меня, - молил я, замирая в почти неестественной позе на софе. Мне хотелось подтянуть колени к груди, обхватить их руками и застыть в позе эмбриона, но я боялся, что кто-то войдет и увидит меня таким. Мое страдание росло, стремительно нарывало в груди, словно огромный фурункул. С каждой новой минутой, прожитой в этом доме в бездействии, я чувствовал, как мое безумие прогрессирует, охватывает новые уголки, поглощает разум. Еще немного, и я сломаюсь, с треском развалюсь на части, как старое дерево, гниющее от корней.

Элис тихо вошла и села рядом со мной. Я не слушал ее мыслей, настолько был напряжен, настолько утонул в своем страдании. Сестра уже видела меня таким как сейчас, мне нечего было опасаться, незачем насиловать себя, надевая маску безмятежности на скованное в судороге лицо. Я даже не пошевелился. Не обратил на нее никакого внимания. Будто ее нет.

- Неужели ты не видишь себя со стороны? – прошептала Элис, смысл ее слов я с трудом улавливал. – Неужели не видишь, к чему это ведет?

Она снова показала мне свое видение, - за время рождественских каникул она изрядно меня допекла видением моего возвращения в Форкс. Как будто все мои усилия ничего не стоили. Как будто все решено, судьба предрешена, как бы я ни пытался с нею бороться. Неясным оставалось только время. Я и Белла, держимся за руки. Как будто и не было этих холодных, ужасных, безнадежных, убивающих месяцев тоски, как будто она легко простила меня за боль, которую я, уходя, причинил ей…

- Видишь это? Твои мучения не имеют смысла. Ты все равно будешь с Беллой.

Я покачал головой. Совсем как упрямый маленький мальчик, не желающий принимать очевидное и надеющийся на чудо.

Чего ты ждешь? – раздраженно подумала Элис. – Того, что на нее упадет метеорит, пока ты бегаешь по континенту? Что ее переедет очередной фургон с пьяным водителем за рулем? Что она поскользнется и разобьет себе голову?

- Не желаю это слушать, - рассердился я, хотя голос выдавал вместо злости лишь отчаяние, усталость от внутренней борьбы. – Этого не произойдет, с ней все будет в порядке.

А что если она не выдержит и пойдет на крайние меры? Только представь, что ей так же больно, как и тебе? Вдруг она не сможет бороться и решит прервать свои страдания каким-нибудь безумным поступком?

Я не был убежден. Только лишь упрямое желание подарить Белле шанс на нормальную жизнь управляло мной в эту минуту:
- Она не сделает этого. – Хотя бы ради Чарли! – Белла обещала.
- Ты не можешь этого знать.

Я промолчал, - не знал, что ответить.

- Ты запретил мне приглядывать за ней, - Элис презрительно искривила губу. – Я могу пропустить что-нибудь важное, и тогда…
- Пожалуйста, - попросил я, прерывая сестру, - не делай со мной это. – Голову Элис наполнили образы Беллы – того, что с ней могло случиться в мое отсутствие. Это не были видения, но ранили так же сильно. – Это естественный процесс, Элис. Обычная человеческая жизнь.

И смерть, - добавил я мысленно не без содрогания.

- Ты сам не веришь в это, - фыркнула сестра с презрением. – Если бы ей грозила какая-либо опасность, ты бы уже мчался в Форкс, невзирая ни на какие обещания.

Я хотел бы ответить, что это не так, но Элис была права. Я промолчал - любой мой ответ был бы ложью. Я должен держать свое слово, пока могу.

- Позволь мне хотя бы приглядывать за ней, - пожаловалась сестра эмоционально.

В отличие от обезоруживающей уверенности Эсми, с которой я не был в состоянии бороться, с Элис я мог спорить. С трудом я разлепил застывшие губы, чтобы сказать ужасное слово:
- Нет.

Видит Бог, я бы очень хотел быть уверенным в том, что с Беллой не случится ничего плохого. Элис могла предоставить мне этот залог. Она могла установить круглосуточное наблюдение за каждым шагом Беллы… предупредила бы в случае чего.

Но я не имел права вмешиваться в естественный ход вещей, даже если отчаянно хотел этого…

Если только я позволю себе маленькую поблажку, это стронет и без того ненадежный оплот моих быстро рушащихся убеждений. Крошечная уступка повлечет за собой большую, и вскоре от моего самообладания не останется и следа.

Именно этого Элис и добивалась, придя сюда…

- Почему бы тебе не оставить меня в покое? – попросил я безнадежно, зная, что Элис не уйдет. Если уж решила проверить на прочность мою волю, значит, будет стоять до конца.
- Кто-то же должен тебя образумить, - пробормотала она, снова думая о том, что с Беллой может случиться. Нет, это не были видения – всего лишь вероятности, пронизанные ее личным беспокойством. Но этого было достаточно, чтобы свести меня с ума.
- Это нечестно! - Я был готов убежать из дома, не попрощавшись ни с кем, лишь бы не слушать нравоучения Элис, не видеть того, что видит она. Внутрь каждой моей клетки будто бы насыпали лед, как только я представил, как с Беллой случается одно из многочисленных происшествий, которые я многократно рисовал в воображении: в ее дом врываются бандиты, когда она одна… она идет гулять в лес и теряет дорогу… в город приходит голодный медведь, и именно Белла оказывается на его пути…

Я зажмурил глаза, тяжело дыша… я старался напомнить себе, что любая подобная неприятность будет более естественной для нее, чем смерть от представителя моего рода… чем смерть от моей руки.

Я не имею право вмешиваться, если судьба все же решит предъявить Белле счет.

Мое вмешательство противоестественно.

Только вот совладать с нахлынувшими эмоциями было не так уж и просто.

- Нечестно? – возмутилась Элис, разворачиваясь ко мне и окидывая сердитым взглядом. – Я скажу тебе, что нечестно! Нечестно мучиться самому и заставлять мучиться остальных. Нечестно было бросить Беллу, когда она готова была пойти с тобой хоть на край света! А теперь… - Элис театрально взмахнула руками, ворча под нос, - теперь я даже не знаю, что с ней сейчас!

Я не должен был злиться, Элис просто любила Беллу. Она беспокоилась о ней, а мое решение вынуждало ее делать не то, чего ей хочется. Элис всего лишь переживала за меня, свою подругу, которую ей пришлось предать, и всю семью.

- Я принял решение и не изменю его. – Я упрямо сжал зубы. – Белла справится. Ее отец поможет в случае чего, шериф Свон сильный и целеустремленный, он отличный отец.
- Ты же знаешь, он не всегда рядом, - покачала Элис головой, грустно разглаживая складки на пледе.
- Кто-нибудь другой сможет позаботиться о ней, - прошептал я, желая вырвать себе язык за одно лишь предположение о том, что в жизни Беллы может появиться другой мужчина – юноша, человек, способный защитить ее от напастей.

Элис фыркнула: ты это серьезно?

- Ничего более глупого не слышала, - возмутилась она вслух. - Белла тебя не забудет.
- Если смогу продержаться несколько лет, - прошептал я, не желая произносить это вслух: слова жгли язык, словно ядовитая кислота, ревность ослепляла сильнее, чем боль от разлуки, - это может сработать.

Элис качнула головой, ее уверенность почти смогла меня обезоружить:
- Не имеет значения, Эдвард. – Она посмотрела на меня, в ее голове картинка была яснее ясного: я и Белла вместе, держимся за руки. Шоколадные глаза таят в себе множество тайн, как и всегда, но одно остается неизменным: ее любовь и преданность горят, словно над ними не властно ни время, ни искусственно воздвигнутые мной обстоятельства. – Не важно, когда ты решишь вернуться, сейчас или через несколько лет, я вижу вас вместе. Ты только все усложняешь. Зря мучаешь ее, зря мучаешься сам.

Я отказывался принимать ее точку зрения.
- Это не может быть так, Элис. Должен быть шанс. Ты ведешь себя так, будто все давно решено – это неправильно.
- Но я это вижу. Ты предлагаешь мне лгать, но я всего лишь указываю тебе на факты. Ты просил время – мы его дали. Тебе не кажется, что наша семья уже достаточно пострадала? Пора принять новое решение – то, которое устроит всех. Когда я говорю «всех», я имею в виду и Беллу.

Это был запрещенный прием – напомнить о том, что вся семья подвергается стрессу из-за меня. Я и без Элис это знал, вина за эту боль преследовала меня.

Но тяжелее всего было предполагать, что и Белла страдает. Мое самообладание начинало трещать по швам, раны вскрывались, края расходились.

Искушение было таким сильным, таким беспощадным. Неважно, сколько времени пройдет, Элис видит это: я запрыгиваю в гостеприимно раскрытое окно, и Белла принимает меня в свои теплые объятия. Зарываюсь в ее волосы лицом, жадно вдыхаю пряный запах – самый чудесный и привлекательный в мире аромат, моя жизнь и моя боль, одновременно. Падаю на колени, плавно очерчивая изгиб хрупкой спины. Плачу сухими вампирскими слезами – плачу от облегчения, что вновь могу прикоснуться к моему ангелу.

Невыносимое…

Невозможное…

Чудовищное искушение…

Вытащи меня из водоворота боли, в котором я утопаю, Элис.

- Помоги мне, - прошептал я из последних сил. Я готов был взорваться. Я хотел убежать – подальше от боли, от соблазна. От бесконечного сострадания Эсми, понимания Карлайла, уверенности Элис в бессмысленности моего решения…
- Ты больше не можешь? – тоскливо произнесла она, и в ее голосе слышалось неподдельное разочарование.
- Я больше не могу, - подтвердил я¸ закрывая глаза, чтобы не видеть стен комнаты – рядов пластинок и дисков, которые тоже напоминали мне о ней, потому что когда-то, в счастливые прошлые времена, ее пальцы касались корешков и названий. Уверен, если подойти ближе и принюхаться, то смогу уловить едва заметный аромат той, которую люблю, ведь коллекция дисков переехала в этот дом из Форкса.
- Знаешь, странное дело, - задумчиво произнесла Элис; поглощенный собой, с трудом я следил за ее словами. – Когда ты перестал за ней гоняться, я стала лучше ее видеть.
- Что?.. – не понял я.
- Викторию.

Медленно до моего сознания достучалось то, о чем Элис говорит. И тогда я распахнул глаза, мое сознание прояснилось. А внутри очень быстро стал закипать гнев.
- Ты видишь Викторию?! – чуть ли не зарычал я на Элис, буравя ее глазами, а она сидела спокойно, как ни в чем не бывало, с грустинкой глядя на меня.

Джаспер дернулся на своей месте, подавившись сменой моих эмоций, и обеспокоено оглянулся на лестницу, раздумывая, нужно ли ему броситься на помощь Элис или стоит немного подождать.

Я постарался заглушить свои не самые лучшие эмоции.

- Как давно? – уже спокойнее спросил я.
- Прости. Я только хотела, чтобы ты побыл у нас подольше. Мы все соскучились по тебе.

Я глубоко вздохнул, позволяя чувству вины вернуть меня на землю. Элис не хотела сделать ничего дурного, она просто уберегала меня от волнения – ведь, безусловно, мне было бы трудно усидеть на месте, если б я знал, что Виктория давно подала какой-то знак. Я мог бы сорваться в погоню, а ведь я обещал Эсми, что проведу Рождество вместе с семьей.

- Так что ты сказала? – переспросил я, не позволяя себе заводиться.
- Я вижу ее очень хорошо – скоро она будет в районе Техаса, а чуть ранее я снова видела ее в районе озера Лукаут-Пойнт на западном побережье.

Мое воображение тут же нарисовало примерную картину передвижения вампирши: вот я теряю ее след в Детройте, и она спокойно пережидает момент, ничего не предпринимая. Затем, когда я возвращаюсь в семью и трачу бездарно несколько дней, рыжая бестия мчится на север, между озерами Гурон и Мичиган, или же бросается сразу на запад, оставив меня с носом. И еще она могла взять машину и двигаться в любом направлении, не оставив никакого следа. Она могла бы запросто проехать мимо, пока я бесцельно бреду по заснеженному городу, и посмеяться над моим жалким охотничьим умением.

Потом она вновь посещает излюбленный заповедник, и теперь держит путь на юг, через Техас.

Вставал вопрос: стоит ли мне двигаться в Техас, где вновь вслепую искать вероятный след? Или направиться к западному побережью мимо Лукаут-Пойнт, и тогда в какой-то момент я обязательно пересеку нужный запах? Потеряю время, зато сразу буду на верном пути. К тому же Техас – солнечный штат, а значит, Виктория сможет путешествовать только ночью. Это быстро сократит между нами разрыв.

Решено: я отправляюсь к западному побережью.

И сразу, как только я принял решение, стало ясно, что найти тропу не составит для меня труда.

- Спасибо, Элис, - кивнул я, приободряясь. Даже мой внешний вид улучшился от того, что я наметил цель: глаза напряжены, но блестят, скулы уже не сведены в невыносимом напряжении – таким я увидел себя глазами Элис.

Я тут же вскочил, разминая мышцы. И сник: как же теперь попрощаться с семьей? Эсми наверняка устроит сцену… Я хотел избежать этого любым способом, мои нервы и так были на пределе.

- Они примут все довольно хорошо, - подбодрила меня Элис. – Они ждали этого каждое мгновение, с тех пор, как ты приехал.

Вот что ты со всеми сделал, - не удержалась она от язвительного сарказма. – Никто из нас не может ни на минуту перестать думать о тебе. Все мы живем в мучительном ожидании и страхе.

- Элис… - прошептал я умоляюще.
- Прости, - дернула она плечами, не чувствуя никакой вины – мое бессмысленное упрямство раздражало ее. - Это просто мысли, не могу же я контролировать всё.

Она могла, но не хотела. Элис считала себя правой.

- Возьми телефон, - напомнила она немного недружелюбно, все еще злясь на меня за принятое решение. – Надеюсь, он заряжен.
- Необязательно отслеживать каждый мой шаг, - предложил я ей выход из ситуации; Элис может чувствовать себя свободной. – Я справлюсь сам. Занимайся своими делами.
- Так и сделаю, - пообещала Элис, скривив губы. В ее голове я увидел планы: она собиралась отправиться в Билокси, чтобы узнать больше о своем прошлом, скрытом густым туманом.
- Удачи, - пожелал я искренне.
- Тебе тоже, - вздохнула она не слишком вдохновленно.

Я оглянулся в поисках одежды, которую должен захватить – люди не поймут, если я буду путешествовать в одной рубашке, когда вокруг густым слоем лежит снег.

Уже уходишь? – спросил Карлайл, уже некоторое время удерживая себя в библиотеке и гадая, как лучше поступить – выйти и проводить меня или остаться на месте. Он слышал каждое слово и знал, что я готов покинуть домашний очаг. Все эти дни он жил ожиданием этого момента, стараясь смириться с печальной неизбежностью.

- Мне пора… - в горле встал комок, и я замер посреди комнаты, не зная, что делать. Элис не облегчила мне задачу, без эмоций наблюдая за моими мучениями.

Я слышал Эммета и Джаспера, негромко переговаривающихся в гостиной перед работающим телевизором, - шел матч. Розали, Кейт и Таня уединились в гараже и обсуждали автомобили. Эсми сидела на запасном крыльце и рисовала наброски будущего сада, который планировала разбить весной, если семья все еще будет жить в Итаке. Сложнее всего будет попрощаться именно с ней…

Я слышал, как Карлайл поднялся со своего места и отложил книгу. Слышал ход его мыслей и был бесконечно благодарен ему за готовность понять, простить и помочь. И от этого еще невыносимее было думать, какую боль я причиню семье, когда уйду – не только в погоню за неуловимой Викторией, но уйду вообще…

Отправляйся, если для тебя это необходимо, - напутствовал Карлайл, направляясь вниз по лестнице – к жене. – Ни о чем не беспокойся, я сам все объясню Эсми и остальным.

- Спасибо, - поблагодарил я, пускаясь следом. Когда прошел мимо Карлайла, он коротко пожал мое плечо и послал ободряющий красноречивый взгляд, словно хотел напомнить, что, несмотря на боль, он принимает все, что я решу. Когда-то он сделал выбор за меня, и теперь считал, что не вправе лишать меня выбора снова, даже если он ошибочен.
- Удачи! – крикнула мне вслед Элис, оставаясь в моей комнате – она не хотела меня провожать, тем самым настойчиво давая понять, что не прощается.

Джаспер и Эммет прервали разговор, когда я пронесся по блестящей от рождественской мишуры гостиной, кивнув в их сторону. Они проводили меня молчаливыми взглядами, их мысли разнились и были слишком противоречивы, чтобы анализировать их.

Стремясь уйти как можно быстрее, я все же не смог избежать последней волны боли, настигшей, когда Эсми поняла, что я ушел без последнего прощания.

Я буду скучать, - кричали вслед ее рваные, горькие мысли. – Возвращайся, как только сможешь. Мы всегда будем ждать тебя…