Потуши огонь во мне, Эдвард!

Утром у меня резко поднялась температура. 40, 1 – неплохой повод для того, чтобы не пойти в школу.
Меня бил крупный озноб. Я подскакивала чуть ли не на полметра от кровати, а зубы выбивали ритм моего взбесившегося сердца, которое по-прежнему рвалось на волю, к моему любимому. Из глаз не переставая текли слезы, а горло невыносимо болело – сказались осенние холода, сырая земля и перенесенный стресс.
Папа сидел рядом со мной и держал меня за руку, чуть не плача – ему было до слез меня жалко. К тому же он был растерян, не знал что делать – с моего приезда в Форкс это было со мной в первый раз. Он даже чуть было не позвонил Рене – благо, я его отговорила. Только мамы мне здесь не хватало...
Мне было ужасно плохо. Простуда обострила мои чувства, дала мне время пострадать в одиночестве, поразмышлять, поплакать в подушку, погрузиться в мою боль с головой. Я была не против – это было сильнее меня, эта боль угнетала меня и пригибала к земле.
- Пап, иди. Все в порядке, - тихо прошептала я, изгибаясь в постели, как змея. Озноб напомнил мне случай в балетной студии – только тогда было в тысячу раз хуже. Никогда не забуду, как пламя растекалось по моим венам, сжигая меня изнутри. Но там был Эдвард... о, Эдвард...
Слезы неумолимо бежали по щекам двумя ручьями. Я громко всхлипнула и уткнулась в подушку. Чарли крепко обнял меня...
- где же в порядке? Дочь, ты вся горишь!
Горю... я горю, горю!!! Эдвард, где ты? Потуши огонь во мне, Эдвард!!!!
- Иди папа, - сквозь зубы произнесла я. Не хватало еще, чтобы он присутствовал при медленной, но верной смерти дочери...
- Все будет хорошо, девочка моя, ты поправишься, - прошептал отец и прислонился своими холодными губами к моему раскаленному лбу. Это прикосновение напомнило мне ледяные поцелуи моего милого вампира... я сдавленно кивнула и вытерла краем одеяла свой незакрытый подушкой глаз.
Папа вызвал врача. У меня было воспаление легких, меня срочно отвезли в больницу. Папа маме сообщать не стал, опять же по моим огромным просьбам, как полчаса тому назад. Весь путь туда я плакала, но на слезы и совершенно разбитое состояние внимания не обратили. Будто бы это совершенно естественно при совершенно неожиданном диагнозе и чрезмерно высокой температуре. Мне постоянно говорили, что я поправлюсь и все будет хорошо, так как прежде. Наивные... одна я знала правду, так, как прежде уже ничего никогда не будет.
Через две недели меня выписали и я осталась на домашнем режиме еще на пару недель. Болезнь проходила очень тяжело, иногда я даже задыхалась. Не способствовала моему скорейшему выздоровлению и моя настоящая меланхолия...
Мне следовало много спать и я с радостью следовала этому совету – на несколько часов отключиться от реальности я была только рада. Целых несколько часов провести в долгожданном забытье! С кровати я практически не вставала, меня сильно качало в разные стороны, так что ходила я теперь, держась за стенку. Мне постоянно было холодно, я мерзла. Папа ничего не говорил, наблюдая за моими домашними похождениями и я была очень признательна ему за эту ненавязчивость!
Целыми днями я апатично разглядывала потолок, слушала поток капель, бьющих по окну, либо сидела на подоконнике и смотрела на непрекращающийся ливень. Лишь имя Эдвард крутилось у меня в голове, внутри все пересохло, даже сердце успокоило свой бег. Я чувствовала себя до конца опустошенной, совсем мертвой. Мое горе залил нескончаемый, унылый дождь, оплакивающий мою потерю день за днем, час за часом. Через две недели меня выписали и я пошла в школу.