Эдвард.

Я никогда не верил, что тут что-то есть, мне казалось, что самое главное - это ее жизнь, а все остальное безболезненно, а значит второстепенно и не важно. Я ошибался... мой кошмар поджидал меня именно здесь. Каждое мгновение я ощущаю эту бесконечную боль, она не отпускает меня, доводит до безумия, раз за разом с новой силой вгрызаясь туда, где когда-то билось сердце...
Тем не менее, я заслужил каждое мгновение этой боли.
Вы знаете о том, что любовь не умирает? Ну, по крайней мере, настоящая. Она не умирает, даже если этого захотеть, даже если пытаться ее убить. Когда-то я этого не знал, пытаясь убить свою любовь много месяцев, но она как огонь, который не удается потушить. Она затухает на время, но в какой-то момент, когда ты меньше всего это ожидаешь, любовь разгорается с такой силой, что это почти невозможно выдержать, сбивая с ног и опустошая тебя. Она сжигает все, чем ты жил до этого, делая все пресным и неважным.
Только теперь я понимаю, что вся моя жизнь была для нее. Каждое мгновение, которое я жил, было пропитаны любовью к ней и за каждую улыбку, за каждую слезинку я готов был отдать все на свете. Многие месяцы я боролся с собой, и казалось, что мне почти удалось убить эту любовь.
Но чувства – они как хрусталь. Луч света способен оживить его, превратив в гармоничную мелодию, а одно неосторожное движение разрушить – и музыки уже нет, лишь бесформенные осколки на полу. Наступишь случайно, и ногу пронзит боль. Боль тут же заставит вспомнить о хрустале.
От боли или чего-то другого вдруг станет неожиданно холодно и пусто.
Темные тяжелые тучи затянули небо, скрывая синеву весенних дней. Первые капли уже давно упали на землю. Редкие капли дождя сменились грозой с неукротимым ливнем. Всю ночь и весь день он не давал покоя природе, забирая себе то, что принадлежит ему по праву. Лишь когда сумерки коснулись края города, он начал стихать. Поздним вечером он закончился.
Тонкие руки деревьев хватали последние нотки прохладного ветра и весны, теряя с каждым порывом крошечные слезинки алмазного счастья и орошая землю под ветвями миллионами жемчужных капелек.
Еще раннее утро, но уже через несколько часов будет жарко. Очень жарко.
Предрассветный туман окутал город, создавая иллюзию ирреальности, смазанности.
Время, кажется, замедлило свой ход... почти остановилось, боясь разрушить хрупкую идиллию покоя.
Мертвая тишина.
Холод. Всепроникающий холод сковывает разум.
Скоро землю осветят первые лучи солнца. Сейчас же было время, когда невидимая тупая боль начинает окутывать разум, разрушая все то - живое и яркое, что там было.
Это воспоминания. Воспоминания о прошлом, навеки утерянном. Ведь больше не будет того, Особенного, момента, дня, человека, музыки, слов, тишины, эмоций, слез, смеха... воспоминание – это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны. Другое дело, что и рай при определенных обстоятельствах может превратиться в ад.
В моей жизни все пошло как в сказке, вот уж чего не отнимешь. Как в старой сказке, которую как-то рассказывали мне родители - про короля, который обещал отдать то, чего в своем королевстве не знает. Кто бы мог подумать, что сказка, героя которой я больше всего высмеивал мальчишкой, воплотится в моей жизни почти сто лет спустя, и смеяться мне уже не захочется?.. Мог ли я думать, что ни черта не понимаю в том, что говорится в этой сказке?
Я мечтал, чтобы она любила меня. Так что пенять на то, что высшие силы не выполнили самое заветное желание, я не мог: Белла меня любила. А то, что я не уточнял в своей мечте - чтобы она была рядом со мной до конца жизни, а возможно и всю вечность, так в этом я мог предъявить претензии только себе. "Просьбы должны быть конкретными".
Раньше я думал, что хуже жажды крови Беллы уже ничего быть не может. Я ошибался. Была и другая жажда, гораздо более мучительная и неотступная: быть рядом. Всегда. Я понятия не имел, что мне придется оставить в Форксе, когда с моих губ слетали, жестоки лживые слова: саму возможность быть рядом всегда.
Было от чего сойти с ума. С недавних пор вся моя жизнь, по сути, была заполнена только ею, Беллой, и что бы я ни делал, было для нее и из-за нее. Правда, понятно это стало слишком поздно. Любимую, обожаемую, самую дорогую, неповторимую и единственную девочку вырвали из моей жизни, и теперь там, где всегда была Белла, появилась пустота, заполнить которую оказалось не просто трудно - а попросту нечем.
Все свободное время одержимо заполнялось всем, что попадалось под руку, - иностранные языки, книги, философия... что угодно. Единственным, к чему я так и не вернулся, была музыка. Она слишком напоминала мне о Белле.
Потом о ней стало напоминать все, вплоть до жажды. Даже первые мгновения ее утоления стали напоминать мне Беллу - ощущением приятного жжения в кончиках пальцев, этим памятным ощущением прикосновений к ее телу.
...Я сам был лучшим напоминанием.
Как бы глупо ни звучало, но моя прекрасная возлюбленная превратила в ад все мое существование.
Столько лет провести на свободе, дать ее запаху впитаться во все моё существо и в один миг потерять всё....
Как сквозь туман я смотрю на свою жизнь, на то, что осталось от неё. Смотрю на неё и не узнаю. Всё совсем не так, - хочется добавить, - как должно быть, но язык не поворачивается такое произнести. Всё совсем не так, но как бы хотелось, вновь вернуться на два года назад и никогда не покидать её... мою жизнь... Ведь у нас тогда было бы так много времени, так много дней и ночей, целых полгода. Для бессмертного, это ничтожно мало, но, только, не для меня. Ведь полгода это целых сто восемьдесят два дня и сто восемьдесят две ночи, это двадцать шесть недель и четыре тысячи триста шестьдесят восемь часов. И только сейчас я понял, как же это много. И только сейчас, спустя, практически два года я понял, какую ошибку совершил.
А тогда... тогда меня не мог никто отговорить от этой безумно идеи, ни моя дорогая Эсми, ни братья, ни сёстры, ни даже Карлайл, к чьим советам я всегда прислушивался. Эгоистичный монстр, сидевший внутри меня, был загнан глубоко в угол моей несуществующей души, и уже ничто не могло помешать выполнению моего провального плана, который на тот момент я считал единственным верным и правильным.
Но взглянув на себя сейчас - такого жалкого и ничтожного, сидящего в замке тех, чьим указам ты не можешь перечить, только лишь из-за одной, но очень важной причины, - не можешь не пожелать того, что бы, то, что случилось, никогда не происходило. И пускай бы я был последним эгоистом, пускай я дал бы волю своему монстру, пускай! Но всего того кошмара, который сейчас творится - не произошло бы. Но я не остался, я ушёл, оставил её одну, а сейчас, казалось бы, после того, как на мою голову снизошло озарение относительно того, какую глупость я совершил, покинув её, что мне мешает вернутся к ней и отчаянно просить прощенье за всю ту боль, которую ей пришлось пережить и больше никогда не расставаться с ней? А ответ прост - мое возвращение повлечет за собой ее неминуемую гибель от рук Волтури.
Судьба жестоко подшутила над нами.
Так или иначе, я окажусь причиной ее гибели.
Будь проклят день 19 мая.
В тот день мы были как никогда близки к встрече и одновременно как никогда далеки друг от друга. В тот день мне показалось, что воздух вокруг меня вскипел, когда рядом со мной нарисовался Феликс с небольшим клочком ткани, насквозь пропитанным запахом Беллы, а среди сумбурных мыслей толпы, я уловил "голос" Элис. Жива! Жива! Белла жива! К сожалению, мое ликование продлилось недолго. Меня поставили перед выбором: либо я изменю свое решение и останусь у Волтури, либо они "будут вынуждены" убрать Беллу, поскольку ей известно о существовании вампиров. На решение оставались секунды, какие-то считанные секунды...
В жизни каждую секунду приходится выбирать.
Мне пришлось уйти.
Вот только на той площади я оставил последние остатки человечности, которые еще во мне были.
На той площади остался Эдвард Каллен, а на службу к Волтури поступило что-то уродливое и безликое.
Я превратился в отморозка, который не видит различия между своими и чужими, с одинаковым усердием рвет и тех и других. Меня не любили, меня опасались, но Аро упрямо держал меня при себе, несмотря на все мои выходки, несмотря даже на то, что благодаря мне основательно поредел штат его служащих, в том числе он лишился и Феликса.
С недавних пор Аро был единственным, с кем я общался, он же был единственным, кто хотя бы догадывался, что творилось у меня в сердце. Остальные, похоже, были уверены, что как такового, сердца у меня не было вообще. Эдвард Волтури никогда не вспоминал о прошлой жизни. Вспоминать было нечего. Он родился тогда, когда мне в горло в первый раз за много лет полилась человеческая кровь. А вот Эдвард Каллен порой позволял себе улыбнуться или ненадолго забыться, когда воспоминания овладевали мной.

- И часто ты вот так ко мне приходил? - разморено поинтересовалась Белла, гладя пальчиком мою руку. Поинтересовалась просто так, от нечего делать.
- Часто. Почти каждую ночь, если не каждую, - я потянулся вперед, перехватил ее палец губами и спрятал руку, до этого лежавшую на груди, за спину. - Щекотно.
- Вампиру может быть щекотно? - с сомнением хмыкнула Белла. - И во сколько ты обычно приходил?
- Как только засыпал Чарли, - нехотя пояснил я, с деланной опаской покосился на девушку и прибавил: - Следил под окнами и...
- Под окна... Эй! Надеюсь, ты там ничего лишнего не уследил?!
- Ну, разумеется, я подглядывал за тобой.
- Ах, ты... ах ты... нахал самодовольный!..
Я ухмыльнулся. Белла окончательно покраснела от гнева:
- А я-то! Я-то!!
- А ты-то, ты-то? - поддразнил я.
- Подглядывал! Еще и ночью!
Видимо, для нее мое шутливое настроение было уже слишком, и секунду спустя она обрушилась сверху, довольно ощутимо молотя меня крепко сжатыми кулаками в грудь и возмущенно выкрикивая что-то про "меня же предупреждали, что с тобой лучше не связываться!" Некоторое время я позволял ей упиваться превосходством - в основном потому, что меня в это время корчило от хохота.
- Развра-ааа-атный, - с наслаждением протянула Белла, после непродолжительной борьбы оказавшись подмятой под меня с завернутыми за спину руками и поняв, что дальнейшее сопротивление совершенно бесполезно, а что самое обидное, она успела порядком разгорячиться, а мне все было ни почем. - Он подглядывал за мной ночью. Нет, ну какой развра-ааа-атный... а прикидывался таким приличным, таким хорошим мальчиком!!
- На самом деле, - Я ослабил хватку, сплюнул налипший на губы листок, - ничего неприличного. Это ты, милая, только что созналась в своей склонности к мыслям, неподобающим юной леди! - девушка фыркнула. - Ну что я мог увидеть с земли? Тем более, что окна гостиной и комнаты Чарли выходили на другую сторону дома.
Тонкое гибкое тело подо мной замерло на мгновение.
- Ты обманщик. Про-во-ка-тор!
- А еще, во сне у тебя бывает такая мечтательная мордашка, что я жалею, что не знаю всего Шекспира наизусть.
- Ну, наконец-то ты хоть чего-то не знаешь!
- Язва, - ласково пробормотал я и уткнулся лицом в ее слегка влажные от недавнего дождя волосы, совсем разжимая руки и теперь просто обнимая. - Нет, ну какая же ты ужасная язва, - я нашел губами ее маленькое ухо, - просто чудовищная...
Тихий смешок, тонкие руки обвиваются вокруг моей шеи, ее губы находят мои, и неловкость, вызванная мыслью, что все не так, совсем растворилась, потому, что Белла, уже в который раз, вдруг оказалась такой неожиданной для меня, очень худенькой, и очень крепкой, и очень жадной. И я был заново очарован - и этой ее жадной отзывчивостью, и горячечной смелостью, и неожиданной силой, когда она стискивает мою ладонь, выпрашивая несколько лишних мгновений запретной близости, но мне все равно приходится отстраняться, и я просто зарываюсь лицом в ее шею, и мы долго смеемся потом, ошеломленно сжимая друг друга в объятиях...

...Проводя своей невидимой кистью по линии горизонта, талантливый художник писал поистине великолепную картину. Смешивая нежные оттенки голубого, розового, желтого, он неуверенными мазками стирал темную пыль ночи, придавая занимающемуся рассвету таинственность и загадочность.
Я ненавидел ночь и предрассветные часы. В это время мне некуда было прятаться от самого себя и воспоминания каждую ночь кружили мне голову, то вознося к небесам, то низвергая в ад. И каждый раз безжалостное утро солнечным лучом смеялось надо мной, смеялось над сказкой, которую я выдумал, чтобы утешить себя. С тех пор как волшебные видения, которые подсовывала мне память, впервые разбились о неприветливую реальность, я разлюбил рассветы и возненавидел солнце, забыв о Белле, о семье, обо всех.
А теперь я стоял у окна и любовался рассветом. Старые ошибки не научили меня? Я и сам не знал ответа, но, как и раньше, повиновался лишь своим чувствам, отдаваясь во власть прошлого.
От таких воспоминаний мне иногда кажется, что сумасшедшие, на самом-то деле, очень счастливые люди. Именно поэтому я больше не прикасался к фортепиано, хотя Аро и предоставил мне инструмент, но каждый раз, как я прикасался к клавишам, мое воспаленное от долгой разлуки воображение подсовывало неизменно одну и ту же картину - Беллу - такую, какой я хотел ее видеть, такую, о которой мечтал, такую, которой я помнил ее, когда в первый раз привел на мою - нашу - поляну, до конца не осмеливаясь понять, что она на самом деле теперь вся моя, понимание это пришло только уже в самый-самый момент развязки, одновременно с первым, неловким и опасным, но таким сладким поцелуем...
Я застонал и откинулся на кровать, закрыв глаза. Повернулся на бок и уставился на половинку фотографии, стоявшую в простенькой рамке на столе. Возможно, я был прав, когда говорил Белле, что "лев - ненормальный мазохист". Любой нормальный человек убрал бы фотографию с глаз долой, но только не я. Временами мне казалось, что только благодаря этой фотографии я еще не сошел с ума, а временами - наоборот. Но в любом случае мой взгляд неизменно, раз за разом возвращался к ней - к Белле.
Я вздохнул и вновь закрыл глаза, представляя лицо Беллы. Вначале в общих чертах, затем постепенно все четче, вплоть до мельчайших черт.
Такая сладкая мука.
Возникнув в мыслях один раз, лицо Беллы уже не исчезало. Созданное воображением, оно стояло перед моими глазами. Улыбалось. Ободряло. Вот только смотрела Белла с недоверием, будто ожидая подвоха, совсем как на половинке фотографии.
Возможно, она уже тогда что-то чувствовала, догадывалась, что нам недолго еще быть вместе.
К черту такие мысли.
Не лучше ли думать о приятном?
В моем воображении фотография оживает. Бесшумно спускает босые ноги с постели, переступает так легко и тихо, будто скользит по воздуху, а потом ее темные волосы щекочут мне лицо и шею. Прохладные пальцы поглаживают плечо и спину, и от этого легкие мурашки, и замирание где-то внутри. И вообще это так приятно и так возбуждающе, что, черт возьми, надо немедленно открывать глаза, пока это сладкое видение не превратилось в пытку.
Но, открыв глаза, я понял, что волосы, пальцы, а также плечи, лицо, круглое крепкое колено, чуть упирающееся в мое бедро, и все остальное, так непосредственно скользящее мне в руки, вовсе и не видение.
- Белла? - я совсем по-мальчишески моргнул, протянул руку, отвел за уши ее разметавшиеся пряди, улыбнулся, перехватывая пониже затылка, притягивая к себе - поцеловать. - Моя Белла.
Мы оба перестали дышать, встретившись губами. Она вся дрожит от предвкушения, пока к моим рукам возвращались тщательно утрамбованные и закупоренные воспоминания о том, что она любит, но физическая память оказывается крепче ментальной - она негромко застонала, пока я провел ладонью по выгибающемуся дугой тонкому телу вниз, от плеч до талии, и как-то исхитрилась повторить мое движение...
Но волшебство обрывается. Я напрягся и замер, откинулся на спину. Закрыл глаза, осмысливая. Вольтера, а не Форкс. Сухая тишина вместо влажного шелеста дождя за окном. И - самое главное - горло не сдавило мучительно, как всегда бывало, когда рядом была Белла.
- Ты вампир?
Шорох простыней. Теплая бархатная ладонь легла мне на живот.
- Я пришла к тебе.
Она придвинулась еще, но жар ее тела почему-то не радовал. Я отстранился, сел. Хотелось курить. Что-нибудь такое... крепкое. Продирающее.
- Ты мне не рад?
- Ты не ответила на мой вопрос.
- Как ты суров...
Я суров? Слабо сказано - я просто бессердечная тварь. Белла обращена, другого варианта просто нет. Почему я не чувствую ничего такого, что должен - обязан! - почувствовать, осознавая, что моя девочка теперь стала такой, как я?
Или мне стоит сказать "спасибо" за то, что до моего сознания никак не доходит смысл слова "обращена"?
- Ты не ждал меня?
Я один знаю, как я ждал тебя. Не так.
- Кто это с тобой сделал? - я развернулся, схватил ее за плечи и встряхнул.
- Мне больно.
- Кто?!
- Мне больно!
- Кто?!
Какое-то время не было ничего, кроме ярости, и молота в висках, и красной пелены перед глазами, и желания изрубить в куски, искрошить в пыль. Своими руками. До седьмого колена. Через эту красную пелену ко мне прорывался женский голос, которого я не узнавал - перекрывало ощущение необузданной силы, которая буквально поперла из меня и сквозь меня, потоком, отовсюду. С губ сорвался угрожающий рык. В таком состоянии я мог совершить непростительную ошибку.
Как ни странно, от этой мысли сознание стало проясняться. Багровый туман стал красным, розовым, белым. Совсем рассеялся. Женский голос.
У нее все было не на шутку... обеспокоенным: тело, глаза, пальцы, прикосновения.
- Успокойся! Разве это важно? Или ты забыл меня? Позволь, я все напомню...
Я развел руки, соблазнительно обвивающие мою шею.
Подозрение было размытым, но вполне ощутимым, и постепенно обретало все более четкие контуры.
- А что Чарли?
- Какой Чарли?
- Ты не Белла, - проговорил я, удерживая двойника за запястья.
Вместе с окончательной догадкой навалилось облегчение, такое, что даже тряхнуло и на секунду заволокло глаза, а потом я с силой отпихнул от себя суккуба.
Она дважды перевернулась, покатившись по полу, зашипела и поднялась на ноги уже в своем истинном обличии: смуглая кожа, темный поток волос, оскаленные крепкие белые зубы.
- А ты сильнее, чем я думала, Эдвард Каллен, - сладко проговорила незнакомка.
- Кто ты?
- Тебе так важно знать кто я, или имя Белла Свон тебя вполне устроит? - спросила она, вновь начиная меняться.
Закрыв глаза и пересилив себя, я процедил сквозь зубы:- К-какая же ты дрянь. Ты что, всерьез поверила, что я не отличу тебя от нее?
Сейчас я бы не поручился за то, что никогда не смог бы ударить женщину. Полные темно-красные до черноты губы медленно изогнулись.
- А ты был довольно близок к этому, - насмешливый взгляд уперся мне в пах. - Ближе просто некуда...
Вот дрянь!
- Кто ты?
Звонко рассмеявшись, она пропела, - Какой ты упрямый.
Я разозлился не на шутку, кто она такая, что бы так жестоко шутить со мной?! Из моего горла вырвался рык и в следующий миг я уже держал её за запястья, словно в стальных оковах. Я почти рычал, когда говорил ей:
- Не смей со мной играть в такие игры!
- А мне эта игра очень даже нравится. Вы такие забавные, - беспристрастно промолвила она с улыбкой на губах
Я пропустил её реплику мимо ушей и продолжил, - Твои фокусы пришлись мне не по нраву и я не намерен это терпеть! Говори, кто ты, откуда знаешь Беллу и что тебе нужно?!
- Какие мы недовольные и как много вопросов. А знаешь... а ведь Белла умирает, - она всё это проговорила с хитрой улыбкой и если бы не последние слова я быть может даже и не обратил на них никакого внимания, потому как отвечать на мои вопросы она не была намерена. Но услышав последнюю фразу, меня словно громом шибануло. И в следующий миг меня захлестнула небывалая ярость. Со всей злостью я встряхнул эту женщину и почти прокричал.
- Что ты с ней сделала? Что? Отвечай немедленно!
Казалось, на неё абсолютно не действует серьёзная атмосфера, ей бы только веселиться и насмехаться над чужими бедами. Я еще раз встряхнул ее, сжав руки еще крепче. Ее плечо противно хрустнуло, а уже в следующую секунду меня так и шибануло в спину – точно между лопаток, словно весь воздух комнаты сложился в огромный кулак.
Ого.
- А ты, ... окончательно забылся!
- Не больше чем ты!
- Не больше? Ну не думаю... Твоё помешательство, которое ты зовёшь - любовь, уже выходит за грани разумного. А что касается твоей ненаглядной, то тут уж извиняйте, не моих это рук дело, не я её убиваю. И раз уж у тебя такой интерес к судьбе твоей возлюбленной, то смотри! Смотри, что с ней стало! Во что превратилась её реальность! Смотри на, то, что её убивает изо дня в день!
Она со злостью прокричала последние слова перед тем, как в моём сознании появилась картина: Какого-то ночного клуба. Звучала музыка, а толпа рядом танцевала в такой тесноте и духоте, что каждое прикосновение было пропитано сексом. Помещение было с высоким потолком, таким высоким, что его даже не было видно. Белла танцевала рядом с высоким мужчиной, одетая в короткую юбку и высокие черные сапоги. При каждом движение она задевала его, то рукой, то бедром, то ее волосы хлестали его по лицу. Она была соблазнительной, она была величественной, она была невероятной. Я ощущал, как во мне произошло раздвоение. Одна часть меня была там, в этом клубе, со стороны наблюдала за Беллой. Другая же моя часть, худшая и бессильная, по-прежнему оставалась в Вольтере. Толпа танцевала как единое целое, как существо с одной душой. Белла двигалась соблазнительнее с каждой минутой, она танцевала так близко, что я чувствовал ее сердцебиение, чувствовал запах ее кожи. Ее тело извивалось под ритм, подобно телам восточных танцовщиц, волосы, собранные в высокий хвост, разлетались вокруг, подсвечиваемые красным и белом светом прожекторов. Я видел, как она улыбалась танцевавшему рядом мужчине, как играла с ним. Ее губы в миллиметрах от его губ, ее тело, так соблазнительно прижимающееся к его. Это было невыносимо. Это было прекрасно. Они пили какой-то обжигающий алкоголь, и после каждой стопки, Белла становилась все развязнее.
А потом она взяла своего спутника за руку и куда-то потащила через толпу танцующих людей.
- Нет!!! - как сквозь сон услышал я свой крик. Видение оборвалось так же резко, как и возникло.
...Пытаясь что-то предпринять, я вскочил на ноги и тут же упал обратно. Я вновь был в Вольтере, в своей вечной темнице. Один. Незнакомка куда-то исчезла.
Я зарычал и закрыл лицо руками.
- Не моя... не моя... - беззвучно, одними губами, шептал я, глядя в стену…
Надо было что-то делать, куда-то идти, но я и понятия не имел, что можно предпринять в этой ситуации. И стоит ли что-то предпринимать вообще. Единственный человек, который может дать мне ответы на все мои вопросы, та незнакомка. Надо найти её, вот только куда она делась?!
Стоило мне только об этом подумать, как со стороны балкона послышался тихий всхлип. Я подумал, что ослышался, как всхлип повторился. У меня не оставалось сомнений, что плачет та сама незнакомка, да и больше некому, но меня больше интересовало, почему. Не раздумывая больше ни минуты, я натянул рубашку, вышел на балкон и увидел, стоящую у самого края карниза женщину, со сложенными руками на груди, в одной из них она держала сигарету, а взгляд её был устремлён куда-то вдаль. Сделала очередную затяжку и, выпустив колечки сигаретного дыма, она смахнула пальцами катившуюся по щеке слезинку.
- Вообще-то я не курю, но когда я расстроена я начинаю курить, а потом расстраиваюсь от того, курю. Замкнутый круг, - она не то хихикнула, не то икнула.
Подойдя чуть ближе, я хотел было спросить, что случилось, но она, подняв руку, жестом останавливая меня.
- Не надо Эдвард, - спокойно попросила она.
- Но, - я замялся, потому что вдруг понял, что не знаю, как её зовут.
- Элизабет. Меня зовут Элизабет Мартин, - просто ответила она, словно прочитав мои мысли.
- Но Элизабет, - я опять замялся, потому что совершенно не представлял, что можно ей сказать.
Я попытался прочесть её мысли, но вместо этого получил отворот поворот. В её голове творился такой бедлам, что не по силам было разобраться даже мне. Оставив это пустое занятие, я попытался ещё раз выяснить причину её столь резкой перемены в настроении.
- Не хочешь ничего мне рассказать? - отлично Эдвард, ты превзошёл сам себя, умнее вопроса и придумать нельзя было.
- Нет.
Я решил подойти с другого конца к этой проблеме:
- Как ты показала мне это? Это твой дар, сила? Кто ты?
- Слишком много вопросов мистер Каллен, - устало проговорила она.
- Но как ты это сделала? Ты можешь ещё раз показать мне... Беллу, - вопросы так и сыпались из моих уст, но последнюю фразу я почти прошептал.
Она помотала головой. Внутри меня что-то оборвалось.
- Извини, рыженький, но весь этот цирк вытянул из меня слишком много сил. Мне нужно время, чтобы восстановиться, а то я едва на ногах держусь, - она и вправду была невероятно бледна. Под глазами появились синяки, будто она не спала несколько ночей подряд.
- Ладно. Тогда скажи кто ты. Вампир? И откуда ты знаешь Беллу? И в чем смысл всего этого... представления?
- Стоп, стоп, стоп, попридержи коней. Давай все по порядку. Как меня зовут, ты уже знаешь. Нет, я не вампир - мог бы и сам догадаться, я … эм ... ну, если тебе так понравиться, то я ведьма, хотя это и не совсем верное определение. У нас с Беллой общие знакомые, - она снова всхлипнула и в очередной раз затянулась, а затем, искоса глянув на меня, продолжила: - Ну, а к тебе пристала, потому что не могу спокойно пройти мимо симпатичного мальчика, сойдет такой ответ?
Я моргнул, пытаясь переварить количество свалившейся на меня информации. От такого и у вампира голова кругом пойдет. По крайней мере, становилось ясно, почему меня не привлекала кровь Элизабет.
- Что, пребываешь во временном шоке? - усмехнулась она. - Да, не думала я, что картина, которую ты увидел, будет именно такой.
- Н-да, не самое приятно будущее. Для меня, по крайней мере.
- Будущее? Нет, это было настоящее.
- Мне от этого не легче.
- Представь, мне тоже. Будущее хотя бы можно изменить.
- Может, скажешь, что тебя так расстроило?
- Тебе-то какое дело, красавчик? - зло огрызнулась Элизабет.
- Сам не знаю. Возможно, смогу помочь. А возможно, это просто любопытство.
Не женщина, а бойница...
- Тот мужчина, что танцевал с твоей зазнобой. Он..., - она закашлялась. - В общем, все из-за него.
- Любишь его?
- Сомневаюсь, что я еще способна на чувства. Единственный человек, которого я когда-то любила, был мой сын. И тот уже умер.
- Сколько тебе лет?
- Нехорошо такие вопросы задавать. Уж ты-то должен это знать. Но, так и быть, я отвечу. Мне 357 лет.
Я открыл рот, чтобы что-то рассказать и тут же закрыл.
- Что, рыженький, не ожидал?
- Нет, - честно признался я. Такого я действительно не ожидал. Только подумать 357 лет, почти столько же сколько и Карлайлу. Интересно встречались ли они?! - Расскажи мне о себе.
Меня мучило любопытство, я не мог разобраться в мешанине ее мыслей, к тому же периодически ее просто не слышал. О нашей стычке я уже и не вспоминал. Элизабет передернула плечами, решая рассказывать мне или нет.
- Имя ты знаешь. Возраст тоже. Паспорт уже можно не показывать. А если тебя интересуют подробности моей биографии, то, пожалуйста. Я родилась в Лондоне в 1651 году, в семье дворянина. Я 15 раз была замужем. Но, ни одного из своих мужей я не любила. За некоторых я вышла замуж, потому что были нужны деньги, за нескольких, потому что мне было одиноко. Один-два были мне симпатичны, не более того. После смерти сына я боялась любить. Слишком больно было, когда он умер.
- Почему ты не сделала его бессмертным?
- Я могла бы, - она стряхнула пепел. - Но я не хотела обрекать его на вечность. Я была не вправе решать за него. Мне пришлось оставить его на попечение, когда ему было 16. Больше он меня не видел, хотя я и была рядом всю его жизнь. Он жил долго и счастливо, совсем как в сказке: встретил свою любовь, добился положения в обществе...у него было все, о чем может пожелать человек. Вот только видеть, как он стареет, в то время, как я оставалась вечно молодой было тяжело.
Я слушал ее рассказ и все никак не мог заставить себя пошевелиться. Ее история была до боли похожа на мою - сходства не увидел бы только глупец.
- А потом, в один прекрасный день, я встретила этого человека. Его зовут Дуглас Коупленд. Он... он такой же, как я. Нас много связывает. И, пожалуй, ты все же прав - да, я люблю его. Или любила. Жаль, что я поняла это только теперь, и то, лишь потому, что стало все равно. Все перестало быть важным, значимым, существенным, - ее голос дрогнул и сорвался. - Он же меня хочет, не более того.
По ее щеке градом катились слезы. Я протянул руку, чтобы утешить ее, но Элиза отскочила, как ошпаренная.
- Не надо меня жалеть! – крикнула Элизабет, вытирая тыльной стороной ладони слезы. – Жалость – самый страшный грех!
- Интересная теория! – заметил я.
- Не надо меня жалеть, потому что я сама себя жалею достаточно! Я вижу свое отражение в зеркале и хочу умереть! Я смотрю на тех красоток, что работают тут у вас, что работают на Волтури. – она ткнула пальцем куда-то вверх. – И я вижу, что я серая мышка по сравнению с ними!
Такого поворота событий я не ожидал. Я покачал головой и сказал:
- Неужели кто-то сказал тебе, что ты некрасива?
- Да нет! Говорят, что красива, говорят, что даже очень. Но я им не верю! Посмотри на меня, Эдвард!
Элиза пару раз обернулась вокруг своей оси, демонстрируя тонкую стройную фигуру, пышные волосы, изящные руки.
- И что я должен увидеть? – наконец спросил я.
- У меня слишком большой нос! – она поднесла палец к переносице и потерла это место. – У меня вообще нет груди! У меня слишком бледная кожа, я слишком маленькая! У меня лицо шестнадцатилетней девочки, в конце концов!!!
Эта истерика была непрекращающейся. В конце концов, я чуть ли не взмолился:
- Но ты же красавица! Ты ведьма! В конце концов, большой нос придает лицу выразительность, а маленькая грудь – это вообще замечательно!
Элиза обожгла меня неласковым взглядом.
- Но если проходит девушка с вот такими… - она руками изобразила с «какими». – вы же себе шеи сворачиваете, улюлюкайте ей вслед.
- Тебе что, мало улюлюкали в молодости? – усмехнулся я.
Разговор меня крайне забавлял и одновременно настораживал. Нет, я конечно и не такое в своей жизни повидал, но обсуждать с женщиной размер ее груди было мне как-то в новинку.
- Мало! – съязвила ведьма. – Я хочу внимания, обычного мужского внимания! Так чтобы на меня сворачивали шеи и просили о встречи. Так чтобы часами стояли под окнами… - она покачала головой, отворачиваясь от меня.
- Странные у тебя комплексы для всемогущей ведьмы – заметил я. – ты же можешь придать себе любой вид!
- Да могу… - глаза ее вспыхнули.
Элизабет тряхнула головой, волосы и глаза ее начали стремительно светлеть. В следующую секунду она была уже высокой пышногрудой блондинкой с голубыми глазами и ярким румянцем.
- Ну, вот видишь! А ты переживала, все поправимо!
Ведьма вздрогнула, подняла руки и провела ими по лицу. Тут вздрогнул уже я. Передо мной стояла Белла. «Белла» подошла ко мне, наклонилась и прошептала:
- Тогда вот тебе твоя Белла. Какая разница, выглядит же так же. Все же поправимо! – улыбнулась она.
Я отвернулся, сердце сжала невыносимая боль.
- Больно, да? – раздался уже голос Элизабет.
Я отвернулся, увидев, что она приняла свой настоящий вид. Я молча кивнул.
- В этом вся разница, Эдвард, я-то знаю, что я на самом деле другая, как ты знаешь, что я не Белла.
Она еще раз глубоко затянулась и закашлялась.
- По моему, тебе хватит курить, - я подошел и забрал сигарету из ее пальцев, выкинув с балкона.
- По моему, мужчинам хватит указывать, что мне делать, а что нет! - зло огрызнулась Элизабет. - Хочу и буду курить.
В ее пальцах появилась еще одна сигарета, и она уселась на перила балкона лицом ко мне. Повисла неловкая пауза. Элизабет поедала меня глазами, а я размышлял о границах ее силы.
- Неужели тебя прельщает только эта девушка? - неожиданно прервав затянувшееся молчание, Элиза буквально стекла с перил на пол, выпрямилась и шагнула ко мне. - Что тебе до нее, когда есть другие женщины?
Ее ладонь легла мне на грудь, под распахнутый ворот рубашки.
Если первый раз я смутился от такого напора, и все это вылилось во вспышку ярости, то теперь я отнесся к домогательствам Элизабет с изрядной долей иронии и юмора. И не без сарказма, пожалуй.
- Элизабет, по-моему, мы с тобой уже это проходили. Под твоей ладонью пусто. Ты слышала мой ответ. Я человек слова.
- Ты хозяин своему слову.
- И намерен его сдержать.
- Ты уверен, что совсем меня не хочешь?
Я смотрел на нее вежливо. Очень вежливо, очень внимательно и очень бесстрастно. Как на предмет искусства. Она и впрямь была очень красива: влажные вьющиеся темные пряди, полные губы, ровные крупные белые зубы и прекрасное тело. Обольстительна. Коварна. Прекрасна. Но она не Белла. И потому совершенно не нужна.
- Скажу, что это щедрое предложение. Скажу, что мужчине очень трудно не желать такую женщину, как ты, но мне одного желания маловато, - я перехватил ее руку и галантно поцеловал. - Ты прекрасно знаешь, что мне действительно нужно. Я не вправе указывать тебе, как растрачивать свою вечность, Элизабет, но я бы на твоем месте тратил ее с большей пользой.
Она вырвала руку и зашипела было... и сразу фыркнула, отступая.
- Ты точно лишился только сердца, Эдвард Каллен? У меня создается впечатление, что не только его.
Я широко и вполне искренне улыбнулся. Элизабет улыбнулась в ответ и неожиданно вложила мне в руку небольшой серебристый мобильный телефон, поднялась на цыпочки и горячо зашептала мне на ухо:
- Делай, что хочешь, не обращая внимания на других, перестань быть частью толпы, думай, действуй, живи. Чистейший воды эгоизм, зато какое приятное ощущение. Делай то, что ты действительно хочешь делать. Не играй в их игры. Когда они хотят, чтобы ты мчался направо, дуй на самой высокой скорости налево! Не делай то, чего хотят другие. Ищи свой собственный путь.*
- А как же судьба? Ты не веришь, что наша жизнь уже давно кем-то придумана и продумана? И как бы ты не хотел поступить, за тебя все решат где-то там, наверху или внизу.
- Знаешь что, плыви по течению, но и сам подгребай.
- Неплохо сказано, - улыбнулся я.
Я была полностью согласна с ней. Разве не я сам оказался здесь лишь из-за своего эгоизма, потакания сиюминутному и глупому решению?
- Никто по-настоящему не знает, что ты чувствуешь, к чему ты действительно стремишься и что ты на самом деле пробуешь делать для достижения тех или иных целей. Чёрт, я даже, собственно, не знаю, к чему я стремилась всё это время. Единственное, что я знала - это то, что я не хотела быть всего лишь составляющей огромной системы под названием общество*. Надеюсь, ты еще помнишь ее номер, дружок. Не все еще потеряно, поверь, - с этими словами она закрыла мне глаза ладонью, а когда я вновь смог открыть глаза, Элизабет уже нигде не было, а я по-прежнему стоял на балконе, сжимая в руке серебристый мобильник. Меня вновь обуревали сомнения.
__________________________________________________________________
*Цитаты Джонни Деппа